Отрывки из книги Э. Пухоля "Таррега" // Материал предоставлен М. С. Яблоковым
[ Глава IV. Цельность ] >> [ 9. Манреса ]
Хоакин де Аргульоль, второй ученик Махина Алегре, родился в Манресе
в 1875 году и поступил на юридический факультет в Барселоне в 1890 году.
В своем родном поселке этот юноша был членом общества “старейшин”, возглавлял
которое в то время один кузнец. Аргульоль очень хотел, чтобы в Манресе
могли познакомиться с искусством Тарреги и предложил президенту, чтобы
он заключил контракт с маэстро для членов общества. Кузнец, привыкший
к оглушающим ударам молота по наковальне, не мог понять, как слабый
звук гитары надолго сможет привлечь внимание собрания, поэтому он спросил
Аргульоля: “А этот сеньор играет только на гитаре?” Обескураживающий
результат предприятия убедил юношу, что он пошел не по тому пути. Но
он был тверд в своих намерениях и организовал на свой страх и риск концерт
в другом месте, в зале Аудиенции, в самом роскошном и с наилучшей
акустикой зале в Манресе. Достаточно было тактичной пропаганды среди
его знакомых и друзей, чтобы заполнить зал самыми известными семьями
города. Само собой разумеется, что этот концерт был триумфом артиста
и организатора концерта. Публика, как обычно, была поражена и полна
энтузиазма. Аргульоль воспользовался этим удобным случаем, чтобы представить
Тарреге свою семью. Росарио, одна из сестер, обучалась в Барселоне игре
на гитаре, а также на фортепиано, которым она уже овладела в совершенстве.
Таррега посвятил ей нежную Колыбельную, которую сочинял в эти самые
дни. Семье Аргульоль принадлежала прекрасная усадьба в окрестностях
Манресы, куда Таррегу приглашали несколько раз. В ней была частная часовня,
в которой по воскресеньям служили святую мессу. Когда Таррега иногда
оказывался со своими друзьями, он просил разрешения присутствовать на
религиозном акте с гитарой. Расположившись на одном из углов часовни,
в полутьме, он импровизировал на гитаре, как будто бы делал это на органе
для различных частей мессы. Его импровизации, вдохновленные чувством
любви к Богу, высшего облегчения после боли его тяжелой и трудной жизни,
воплощались в нижние ноты, как будто пропитанные фимиамом. “Хвала Богу,
которую мы должны воздать, - сказал Фуэньльяна, - мы выразим нежностью
виуэлы.”
[ Глава IV. Цельность ] >> [ 10. Ницца и Париж ]
В феврале 1894 года дон Гуалтерио организовал несколько концертов
в Каннах, Ницце и Монте-Карло, куда Таррега собирался ехать. Хоалин
Аргульоль, который в это время должен был поступить в Сельскохозяйственную
академию Гуйона /Сена и Фаза/, предложил поехать вместе. Таррега с удовольствием
согласился и в шесть часов утра на следующий день они выехали из Барселоны
на Марсель и Ниццу. Пейзаж, который пересекает железная дорога между
этими двумя городами, похож на пейзаж между Барселоной и Валенсией.
Равнины среди гор, перемежающиеся с ярко-голубым морем. Сосны, кипарисы,
вязы. Если бы еще были кипарисовые рощи, пейзажи можно было бы принять
один за другой. Виноградники, заросли камыша на желтом, охряном* и красном
фоне, покрывают домики и склоны. Ломаные линии гор, ограничивающие пейзаж,
неровные, дантевские, как Эспадакт.
По дороге до Ниццы Таррега проинформировал своего молодого друга об
эксцентричности “англичанина”. “Доктор Лекки, - сказал он, - играет
на гитаре, играет на бильярде, плавает, ездит на лошади и делает все
то же, что делаете Вы. Это человек, который может доставить Вам много
приятных моментов, но с условием, если Вы не забудете, что во всем
первый он. Единственное исключение Лекки делает для гитары, где считает
себя в мире вторым.”
Прибыв в Ниццу, оба остановились в доме “англичанина”. С женой, которая
была на двадцать лет младше, муж обращался неприветливо и грубо. Аргумоль,
воспитанный и корректный человек, подчеркивая свое внимание к даме,
считал ее несчастной. Через несколько дней Таррега посчитал благоразумным,
чтобы его приятель переехал в Париж. Совет тем был принят, хотя и с
огорчением.
Несчастный случай помешал Тарреге выступить на концертах, запланированных
в Ницце. Прогуливаясь однажды, он споткнулся и упал, сместив мизинец
левой руки. Когда он приехал в Париж и уже оправился от несчастного
случая, его несколько раз приглашала бывшая королева Изабелла V во дворец
на Авеню Клебер на обед, а также для выступлений. Таррега, хотя и отвергал
по своей природе формализм и этикет, всегда чувствовал себя польщенным,
принимая такие предложения. В них ему не нравилось только одно - королева
предпочитала пить холодный кофе. И поэтому он не мог пить горячий.
Однажды Таррега получил через благородного посыльного письмо от королевы,
глубоко взволновавшее его, со следующими словами: “Ее милость, сильно
скучающая по своей любимой Испании, просит Таррегу персонально напомнить
о Родине звуками гитары”.
[ Глава IV. Цельность ] >> [ 11. Критическое мнение Хуана
Манена ]
Мы считали авторитетным и ценным мнение известного скрипача Хуана Манена,
которое приводим здесь: “Таррега был гением и мучеником. Он был мистиком
музыки. Его жизнь прошла в четырех стенах. Он заслужил пьедестала. Почему
его сердце не страдало по такому неблагодарному инструменту? Почему
столько часов терпения, столько часов тяжелого труда, столько лет огорчений,
неприятностей, разочарований и идейного одиночества - жесткого одиночества
артиста, окруженного друзьями и оторванного от публики - были пожертвованы
так мало признанному идолу? Каким бы стал Таррега пианистом или скрипачем?
Несравнимым ни с кем исполнителем, каким он был и в исполнении на гитаре,
но купающемся в славе и признании. Сколько тысяч людей, знающих его
сейчас только по отзывам, могли бы наслаждаться его искусством и виртуозностью,
понимая под виртуозностью самое высокое совершенство и владение инструментом,
а не поверхностность и жонглерство, как считают некоторые! Я его знал
и восхищался им. Мы встречались три раза и о каждом из них я ясно помню.
Впервые это произошло в Валенсии, когда мне было 7 лет. Друзья, почитавшие
гениальность, настойчивость, жертвы уже тогда великого артиста, пригласили
меня и отца к себе домой, чтобы мы могли послушать его. Полумрак в зале,
где проходил концерт, немногочисленные горячие поклонники, глубокая
сосредоточенность всех и необычное искусство Тарреги, вся эта странная
совокупность оставили в моей молодой душе глубокий след. Через полтора
года мы снова встретились в Сабаделе, на концерте, организованном для
нас двоих. Он страдал от нервозности публики, что меня очень удивляло.
Я не мог понять, как такой великий артист может испытывать страх, в
то время как я - Спаси меня, Бог!, - не испытывал ни малейшего беспокойства.
Я, несчастный, не знал ужасного значения слова “ответственность” и как
это значение растет и привязывает нас, и о мере того, как это запечатлевается
в нашей душе и разуме.
Таррегу в то время сопровождал или преследовал один англичанин, эксцентрик,
большой любитель гитары и его ученик. Англичанин был очень симпатичным
человеком, веселым, живым и спонтанным, мощно опровергавшим мои убеждения,
потому что для меня не мог существовать англичанин другого типа, кроме
описанного Жюлем Верном: невозмутимый, методичный, корректный, одетый
во фрак и котелок, как в пустыне, так и посреди океана, и, даже на Северном
полюсе. Англичанин с гитарой в руках был для меня богохульством, но
тот факт, что англичанин без умолку смеялся и ко всему шутил, было совершенно
неприемлемо для моего воображения. Этот англичанин принял участие в
нашем концерте и, если я не ошибаюсь, исполнил всего один номер - “Марш”.
Ему много аплодировали, потому что англичанин с гитарой, будучи воплощением
двух взаимно опровергающих друг друга принципов, уже необычный факт,
вызывающий такие бурные аплодисменты и еще больше потому, что в зале
было жарко, а ритмичный энтузиазм “марша” настолько разжег темперамент
англичанина, что к концу выступления он почти разбил гитару, порвал
две струны и послал опорную скамейку на колени удивленного слушателя.
Больше я никогда не встречался с “англичанином”. Такие типы, как он,
в жизни настоящего человека больше не появляются.
Третий раз я видел Таррегу в Барселоне, в его доме, когда мне уже было
22 года. Одно музыкальное издательство заказало мне проект педагогического
издания для гитары, и я собирался привлечь к этому Таррегу. Но мы поговорили
обо всем, кроме проекта, который привел меня к нему. В его словах было
разочарование, горечь, непреодолимая безутешность. Он сыграл для меня
одну свою аранжировку из Шумана и показал мне новый способ брать струны,
требующий новых занятий, других жертв, новых усилий. Иллюзии среди такого
разочарования... Идеализм среди такой суровой действительности. Больше
я его не видел.”
© Библиотека гитариста 2001г.
|